Моя жизнь (1896).

Текст: Яна Филимонова

Вы считаете, что вас перестанут любить, если вы не будете остроумнее, стройнее всех или легче всех на подъём? Думаете, что друзья отвернутся, как только вы перестанете читать каждый день или развлекать их невероятными историями из собственной жизни? Лучший способ побудить вас что-то делать - сказать, что кто-то делает это лучше вас? Если это про вас, то, возможно, ваша соревновательность и стремление конкурировать с другими зашли слишком далеко и вредят вам. Рассказываем, как это понять и что с этим делать.

У вас есть ряд «критических параметров» для сравнения

И по ним жизненно важно быть «не хуже» окружения. К примеру, это внешность, заработок, личная жизнь, отдельные статусные вещи: машина, телефон, планшет, одежда определенной марки. Именно поэтому склонные к конкуренции люди могут казаться другим высокомерными, заносчивыми, даже недобрыми: они всё время сравнивают. На самом деле, внутри такой человек чувствует себя скорее «ниже» окружающих, и при помощи конкуренции пытается подняться до их уровня. Чувство это мучительное и требует постоянно быть настороже.

Склонным к постоянному соревнованию людям кажется, что стоит немного расслабиться - и произойдёт какая-то катастрофа, словно они «испортятся» навсегда. Например, перестанут следить за собой и «заплывут жиром», «разленятся», «скатятся» или «перестанут чем-либо интересоваться». Причём ощущения говорят им, что это изменение будет непоправимым, как будто нельзя снова начать ухаживать за внешностью, заняться спортом или вернуться на работу. По сути конкурентность здесь - это проявление тревоги, а конкретную форму она приобретает под воздействием стереотипов и личных убеждений человека.

Вам мучительно слышать,
как близкие хвалят кого-то ещё

Имеется в виду не ситуация, когда вас намеренно сравнивают с кем-то, желая уколоть или «мотивировать» к неким достижениям, а когда человек просто сделал невинный комментарий. Но положительная оценка кого-то ещё, кроме вас, озвученная значимым человеком, моментально запускает у вас программу конкуренции. Вам кажется, что началось соревнование, в котором нужно выиграть: «проигрыш» грозит утратой любви и хорошего отношения.

Коллеги хвалят очень умную новую сотрудницу, и вы автоматически считываете это не как похвалу ей, а как критическое сравнение с вами. Она-то умная, а вы - ещё как посмотреть: может, вас и в компании держат только потому, что никак руки не дойдут уволить. Иногда это работает даже в тех случаях, когда комментарий и не задумывался как положительный. «Ну, она же такая худенькая, простужается всё время», - замечает ваш партнёр о часто болеющей знакомой. И неважно, кажется ли ему худоба привлекательной. В вашей голове моментально выстраивается цепочка: «считает худенькой и хрупкой - жалеет - она ему нравится - а я нравлюсь? - он думает, что я заслуживаю заботы?»

Этот пример хорошо иллюстрирует, что конкуренция запускается прежде всего в голове у человека, а не извне. Он вступает в битву за внимание, любовь и сочувствие, даже если на самом деле может получить их совершенно «бесплатно», просто так.

Вам важен не хороший результат, а победа

Неважно, реальный или воображаемый у вас соперник. Конкуренция жестока, и выигрывать в ней трудно: всегда может найтись кто-то лучше. Израненной самооценке бывает нужна победа хоть над кем-то - поэтому хочется непременно обойти Женьку из соседнего отдела, быть стройнее, сильнее, богаче и успешнее, чем кто-то. Хотя бы в инстаграме. Хотя бы на пять минут. Этот пункт про вас, если соревнование само по себе - ваша основная мотивация.

Кто-то, может быть, спросит: «И что плохого, если это заставляет меня двигаться вперёд?» К сожалению, плохого много. Во-первых, постоянные сравнения ведут к постоянному недовольству собой. Мы сравниваем себя сразу с несколькими людьми, а значит, проигрышей будет много, а выигрышей - мало, и они будут редкими. Это снижает мотивацию: наша система вознаграждения в мозге не очень хочет работать, когда её ничто не радует. И значит, конкуренция будет всё более жёсткой, а недовольство - всё острее. Во-вторых, в бесконечном соревновании отсутствует чувство прогресса.

Сравнивая себя с самим собой, но вчерашним, мы можем отмечать, насколько продвинулись. Сравнение с другими людьми, о которых мы почти ничего не знаем, часто заставляет чувствовать себя ничтожными и ни на что не способными - вне зависимости от реального положения дел.

Вы охотно втягиваетесь в соревнование при малейшей провокации

Ваш знакомый любит споры и поддёвки, и вы раз за разом продолжаете неприятное общение, хотя обещаете себе, что в следующий раз в ответ на его подколку мудро промолчите. Или руководителю нравится устраивать среди подчинённых «гладиаторские бои» и наблюдать за результатом - и вы тут как тут, точите свой меч.

Проблема в том, что такие игры редко способствуют нормальному построению карьеры и продуктивному общению. Более спокойные люди предпочитают держаться подальше от кровавых сражений - они же, как правило, более способны к искренней поддержке, похвале и принятию. У конкурентных людей ресурса на это обычно нет, или его очень мало - признание чужих достоинств будет означать, что они проиграли, и кто-то лучше них. Хороший руководитель вряд ли станет сталкивать подчинённых лбами - долго такой отдел не продержится, поскольку работать в команде всё-таки более эффективно. Вот и получается, что через некоторое время в вашем окружении останутся в основном другие «гладиаторы».

У вас есть идея, что любят только лучших

Лучших хотя бы в чём-то: самых красивых, полезных, талантливых - и так далее. Когда кто-то из ваших знакомых заводит пару, вы невольно задаётесь вопросом: чем же он(а) завоевал(а) партнёра? Красотой, сексуальностью, какими-то исключительными чертами характера? Вы не представляете, что два человека могут просто получать удовольствие от пребывания рядом, ни с кем не вступая в соревнование и не устраивая конкурс.

Соответственно, вы думаете, что и вам, чтобы получить любовь, поддержку и хорошее отношение нужно соответствовать некому уровню и не снижать его. Причём где именно находится планка, никогда нельзя сказать точно - не существует той отметки, на которой можно будет успокоиться. В этом главная разрушительность этой идеи соревнования: оно бесконечно. Всегда нужно быть начеку и проверять, не появилось ли рядом кого-то лучше.


Что делать, если вас тянет
к нездоровой конкуренции?

Нездоровое стремление конкурировать появляется из-за отсутствия чувства базовой «хорошести» и нужности. Отношение к себе ребёнок прежде всего усваивает в семье. Он смотрит на себя глазами, которыми на него смотрит родитель - и если папа и мама всё время транслируют ему, что он недостаточно красив, умён, ловок, сообразителен, ребёнок усваивает это как данность: «Я недостаточно хорош(а), непривлекателен(на), нелюбим(а)». Поскольку потребность в любви и заботе родителей - базовая, дочь или сын, стремящиеся доказать свою состоятельность, пытаются стать лучше. А в качестве контрольных отметок сравнивают себя с окружением, с теми, кого хвалят мама и папа.

Обострённая тяга к соревнованию часто развивается и у тех, чьи родители не были стабильны. Для хорошего самочувствия в начале жизни нам требуется ощущение, что его близкие всегда рядом, когда они нужны. Кстати, это не значит, что они должны физически находится рядом двадцать четыре часа в сутки: мама или папа могут уехать в командировку, но, к примеру, регулярно выходить на связь по телефону, слать приветы, расспрашивать обо всём произошедшем по возвращении и каким-то иным образом поддерживать у ребёнка чувство своей вовлечённости. И наоборот - родитель может физически находиться рядом, но на все попытки дочери или сына вступить в контакт огрызается: «Отстань», «Потом расскажешь», «Не видишь, я занят». Тогда, несмотря на физическое присутствие родителя, будет ощущение, что рядом его нет, он недоступен, а ребёнок, соответственно, не нужен.

Страдая от такой «прерывистой» близости и пугаясь чувства покинутости, ребёнок пытается как-то повлиять на ситуацию. Он ещё слишком мал, чтобы осознать, что такое поведение может быть следствием собственных проблем родителей, и исправить его он не способен. Соответственно, он пытается стать достаточно хорошим - или, наоборот, очень плохим - чтобы привлечь внимание. Главное, у него появляется идея, что за любовь и хорошее отношение нужно сражаться, делать ради них что-то особенное.

Бесконечная конкуренция разрушительна. Она вмешивается в ваши отношения с людьми, заставляя ревновать, сравнивать, и в итоге чувствовать себя плохо большую часть времени. А ещё заставляет выбирать людей - друзей, партнёров, даже коллег и начальство - за чьё хорошее отношение действительно приходится бороться, поскольку именно такой вид отношений конкурентные люди воспринимают как норму.

Выход из этой гонки - в развитии самоощущения себя как хорошего, достойного и нужного человека без каких-либо «если». Не когда-то, когда вы накачаете мышцы, достигнете карьерных высот и получите докторскую степень, а прямо здесь и сейчас. Быстро такие изменения не происходят. Отказаться от конкуренции - всё равно, что сойти с дистанции во время напряжённого соревнования. И делать это придётся раз за разом, пока вы не привыкнете вообще не становиться на марафонную дорожку в гонке за любовью и одобрением.



2011 Thinkstock

Бывает, мы воем от скуки, считая, что ничего не происходит, бывает, наоборот, жизнь делает неожиданные повороты. Успеваете ли вы меняться вместе с постоянно меняющимся миром? Пугают ли вас перемены? Или, быть может, вас пугает отсутствие перемен?

У любого нормального человека есть желание создать себе такие условия существования, в которых он будет чувствовать себя в безопасности. Безопасность и постоянство являются для нас синонимами счастья. Даже если вы все время путешествуете – эта перемена мест и есть ваше постоянство. Главное, чтоб все было так, как вы привыкли, даже если вы привыкли к новизне ощущений. Чтобы жизнь протекала согласно схеме в вашей голове, несовпадение вызывает чувство беспокойства, потому как в этом случае вы теряете контроль над происходящим.



К примеру, вы просчитали время, необходимое, чтобы попасть вовремя на важную встречу, приехали, а тут сюрприз – ваш собеседник не явился! И что вы проконтролировали? Ничего. Только потратили энергию и время, и как оказалось - напрасно. А теперь еще и раздражены, потому, что все пошло не так, как задумано.

Отказ от "контроля" раскроет перед вами большие возможности. Вы сможете потратить силы на осуществление своих несбывшихся мечтаний, например. Просто присмотритесь, все системы прекрасно работают и без вашего участия. Самолет летит, даже если вы не контролируете работу двигателей и не следите за выражением лица стюардесс. Без вашего контроля работает кровеносная система, все ваши органы, да и ноги передвигаются без мысленного сопровождения - "я делаю шаг".

Наше стремление к постоянному контролю вызвано страхом. Мы боимся новых ситуаций, боимся, что жизнь нас застигнет врасплох. Вспомните, как перед экзаменом все подбегают к только что "отстрелявшемуся" студенту с вопросом: "Ну как, что спрашивали?" Таких ситуаций полно, мы боимся нового опыта, нам необходимо все прокрутить в голове, подготовиться мысленно. Но сколько ни готовься – все равно везде соломки не подстелишь, потому что все непрерывно меняется.


К примеру, вы с вечера решили, что завтра наденете новое платье, пофантазировали, как восторженно вас будут разглядывать коллеги, но утром погода испортилась, и в платье идти ну никак нельзя. Теперь вам надо менять свои планы, а это сплошные неудобства, настроение испорчено. Конечно, вы можете, невзирая на погоду, надеть платье, но под дождем она потеряет свой вид, и вы произведете на коллег совсем не то впечатление, которого ожидали. А ведь можно было избежать всех этих переживаний, не правда ли?



В воскресенье после обеда приходила ко мне сестра и пила со мною чай. — Теперь я очень много читаю, — говорила она, показывая мне книги, которые она, идя ко мне, взяла из городской библиотеки. — Спасибо твоей жене и Владимиру, они возбудили во мне самосознание. Они спасли меня, сделали то, что я теперь чувствую себя человеком. Прежде, бывало, я не спала по ночам от разных забот: «Ах, за неделю у нас сошло много сахару! ах, как бы не пересолить огурцы!» И теперь я тоже не сплю, но у меня уже другие мысли. Я мучаюсь, что так глупо, малодушно прошла у меня половина жизни. Свое прошлое я презираю, стыжусь его, а на отца я смотрю теперь как на своего врага. О, как я благодарна твоей жене! А Владимир? Это такой чудный человек! Они открыли мне глаза. — Это нехорошо, что ты не спишь по ночам, — сказал я. — Ты думаешь, я больна? Нисколько. Владимир выслушал меня и говорил, что я совершенно здорова. Но дело не в здоровье, оно не так важно... Ты мне скажи: я права? Она нуждалась в нравственной поддержке — это было очевидно. Маша уехала, доктор Благово был в Петербурге, и в городе не оставалось никого, кроме меня, кто бы мог сказать ей, что она права. Она пристально вглядывалась мне в лицо, стараясь прочесть мои тайные мысли, и если я при ней задумывался и молчал, то она это принимала на свой счет и становилась печальна. Приходилось все время быть настороже, и когда она спрашивала меня, права ли она, то я спешил ответить ей, что она права и что я глубоко ее уважаю. — Ты знаешь? Мне у Ажогиных дали роль, — продолжала она. — Хочу играть на сцене. Хочу жить, одним словом, хочу пить из полной чаши. Таланта у меня нет никакого, и роль всего в десять строк, но все же это неизмеримо выше и благороднее, чем разливать чай по пяти раз на день и подглядывать, не съела ли кухарка лишнего куска. А главное, пусть, наконец, отец увидит, что и я способна на протест. После чаю она легла на мою постель и полежала некоторое время с закрытыми глазами, очень бледная. — Какая слабость! — проговорила она, поднимаясь. — Владимир говорил, что все городские женщины и девушки малокровны от безделья. Какой умный человек Владимир! Он прав, бесконечно прав. Надо работать! Через два дня она пришла к Ажогиным на репетицию, с тетрадкой. Она была в черном платье, с коралловою ниткой на шее, с брошью, похожею издали на слоеный пирожок, и в ушах были большие серьги, в которых блестело по брильянту. Когда я взглянул на нее, то мне стало неловко: меня поразила безвкусица. Что она некстати надела серьги и брильянты и была странно одета, заметили и другие; я видел на лицах улыбки и слышал, как кто-то проговорил, смеясь: — Клеопатра Египетская. Она старалась быть светскою, непринужденной, покойной и оттого казалась манерною и странной. Простота и миловидность покинули ее. — Сейчас я объявила отцу, что ухожу на репетицию, — начала она, подходя ко мне, — и он крикнул, что лишает меня благословения, и даже едва не ударил меня. Представь, я не знаю своей роли, — сказала она, заглядывая в тетрадку. — Я непременно собьюсь. Итак, жребий брошен, — продолжала она в сильном волнении. — Жребий брошен... Ей казалось, что все смотрят на нее и все изумлены тем важным шагом, на который она решилась, что все ждут от нее чего-то особенного, и убедить ее, что на таких маленьких и неинтересных людей, как я и она, никто не обращает внимания, было невозможно. До третьего акта ей нечего было делать, и ее роль гостьи, провинциальной кумушки, заключалась лишь в том, что она должна была постоять у двери, как бы подслушивая, и потом сказать короткий монолог. До своего выхода, по крайней мере часа полтора, пока на сцене ходили, читали, пили чай, спорили, она не отходила от меня и все время бормотала свою роль и нервно мяла тетрадку; и, воображая, что все смотрят на нее и ждут ее выхода, она дрожащею рукой поправляла волосы и говорила мне: — Я непременно собьюсь... Как тяжело у меня на душе, если б ты знал! У меня такой страх, будто меня поведут сейчас на смертную казнь. Наконец, настала ее очередь. — Клеопатра Алексеевна, — вам! — сказал режиссер. Она вышла на середину сцены с выражением ужаса на лице, некрасивая, угловатая, и с полминуты простояла, как в столбняке, совершенно неподвижно, и только одни большие сережки качались под ушами. — В первый раз можно по тетрадке, — сказал кто-то. Мне было ясно, что она дрожит и от дрожи не может говорить и развернуть тетрадку, и что ей вовсе не до роли, и я уже хотел пойти к ней и сказать ей что-нибудь, как она вдруг опустилась на колени среди сцены и громко зарыдала. Все двигалось, все шумело вокруг, один я стоял, прислонившись к кулисе, пораженный тем, что произошло, не понимая, не зная, что мне делать. Я видел, как ее подняли и увели. Я видел, как ко мне подошла Анюта Благово; раньше я не видел ее в зале, и теперь она точно из земли выросла. Она была в шляпе, под вуалью, и, как всегда, имела такой вид, будто зашла только на минуту. — Я говорила ей, чтобы она не играла, — сказала она сердито, отрывисто выговаривая каждое слово и краснея. — Это — безумие! Вы должны были удержать ее! Быстро подошла Ажогина-мать в короткой кофточке с короткими рукавами, с табачным пеплом на груди, худая и плоская. — Друг мой, это ужасно, — проговорила она, ломая руки и по обыкновению пристально всматриваясь мне в лицо. — Это ужасно! Ваша сестра в положении... она беременна! Уведите ее, прошу вас... Она тяжело дышала от волнения. А в стороне стояли три дочери, такие же, как она, худые и плоские, и пугливо жались друг к другу. Они были встревожены, ошеломлены, точно в их доме только что поймали каторжника. Какой позор, как страшно! А ведь это почтенное семейство всю свою жизнь боролось с предрассудками; очевидно, оно полагало, что все предрассудки и заблуждения человечества только в трех свечах, в тринадцатом числе, в тяжелом дне — понедельнике! — Прошу вас... прошу... — повторяла госпожа Ажогина, складывая губы сердечком на слоге «шу» и выговаривая его, как «шю». — Прошю, уведите ее домой.

Просмотров